Коровкин Максим

Я распухшую глотку поставлю под кухонный нож…
Они бросали камни на дорогу…
В моих глазах горят калмыцкие огни…
В моём облике тысяча сабель…
Наша кровать - это разделочная доска…
Меня растили поля России…
Каждый день ты меня достаёшь…
Даже Горшки меняют форму…
Ты, такая крошечная и ласковая…
Мой друг Ильдар Богданов…

Поэтам

Я распухшую глотку поставлю под кухонный нож,
В пьяной драке, кабацким задирой,
Чтобы в тысячный раз, помутневший Кристофер Марло
Не схватился за ручку того рокового трактира.

Я охрипшее горло поставлю под острый клинок,
Одурманенный морфием, в психопатической коме,
И наследник Флобера, разлившись на тысячу строк,
В этот вечер спокойно задремлет в натопленной комнате.

А потом всё сначала, за каждой строкой – приговор,
В каждой букве зачёркнутой прячется новое слово,
В каждом вздохе – утраченный где-то покой,
Может, кто-то из вас разорвёт за него своё горло.

* * *

Они бросали камни на дорогу,
они сжимали руки в кулаки,
и мимо проходящие потоки
сметали всё, что так мешало жить.

Они так долго мерили свободу
углами тесных петербургских стен,
а тусклый свет подвальных переходов
объединял как мог. И вместе с тем,

для многих опьяняющая свежесть
грядущей схватки противоположных сил
равнялась молодости. Новые поэты
на баррикадах плавили стихи

в точёные серебряные пули,
собрав ядром клокочущий порыв,
не прекращая ни на миг стрельбу,
они дырявили изнеженную жизнь.

Терзали словом путаные сети
бесчисленных сомнений и обид,
окрашивая юное столетье
оттенком северной, серебряной земли.

А что у нас… у нас всё как и ране…
Поэты чахнут, подаются в мясники,
припрятанный в шкафу ремень от чемодана,
и страшно некому читать свои стихи.

Россиянин

В моих глазах горят калмыцкие огни,
А сердце – диким табуном уносит в степи,
Я развеваюсь пеплом до краёв земли,
В гортани бьётся хриплый окрик печенежий.

В моём котле намешано кровей
из самых беспокойных закоулков,
Потоки пенились, но именно во мне,соединясь,
взорвались смесию горючей.

Во гневе лют до белой слепоты –
- секу с плеча осиротевшую берёзку,
Сжигаю города, и матери с детьми
Сквозь копоть руки бледные протягивают.Грозен

мой дикий лик, где распахнула даль
изрезанная реками равнина,
Сгустились лесом брови, горный кряж
пролёг меж двух озёр мерцающих.Стремительно

мелькает мир, и если в точный срок
ладья придёт в начертанную гавань,
Откроется заветная дорога, та,
Где прадеды становятся богами.

А если нет, израненная нить
вдруг оборвётся лопнувшей струною,
Я буду долго криками будить
селенья спящие, и в тишине ночной

догуливать непрожитые дни,
Всегда в веселье самый бесшабашный,
С последним пьяницей готов в обнимку пить,
Косматыми сомкнувшись головами.

Мне не помеха едкая молва,
Сниму как есть последнюю рванину,
Мы на ветру размашисто горланим
напевы вольные, не разгибая спин.

В моих глазах горят калмыцкие огни,
А сердце... диким табуном уносит в степи,
Я развеваюсь пеплом до краёв земли,
В гортани бьётся хриплый окрик печенежий

* * *

В моём облике тысяча сабель
Светом солнечным слепит глаза,
Кривит рожу упрямый татарин,
Но сворачивает назад.

Всё, кичливых соседей пристрожили,
Лают псами за тысячу вёрст,
Но приблизиться к нашим дозорам
не посмеют. Умелой рукой

перегнут сучковатые луки,
Плюнут за реку тысячей стрел,
И оврагами в рассыпную,
Укрываться от нашего гнева.

Еле слышен ногайский говор,
За Днепром притушили огни,
Дышит матушка Русь свободно,
К свету тянуться от земли,

Колосясь, молодые побеги,
Пахнет ладаном чуткий лес,
Страдным дымом окурены песни,
Разливающиеся до небес.

Вот она – золотая Родина,
Осень каплями в куполах,
Забросали метели копоть на
стенах белыми покрывалами.

Что ж теперь, знай живи да радуйся,
Может, вправду, конец войне...
Ну а ежели кто повадится,
Мы отыщем чего ответить.

* * *

Наша кровать - это разделочная доска,
На которую я добровольно забираюсь как жертва,
В ожидании прикосновений мясника
Вдоль по линиям незащищённого тела.
Наша комната - это комната пыток
Времён нетерпимой к ереси инквизиции,
А утро: оно наступает так быстро,
Что времени не остаётся выспаться и забыться.

* * *

Меня растили поля России,
Я прорывался сквозь камни корнем,
Я так хочу чтоб они увидели,
Как я выпрямляюсь во весь рост.

Я так хочу, чтобы вы узнали
В моих словах поколений стоны.
В моих глазах - молока капли,
В моих слезах - земли комья.

* * *

Каждый день ты меня достаёшь
Из глухой пелены отрицаний,
На ладони живые кладёшь,
Согреваешь чуть тёплым дыханием.

Мимолётно мерцающий взгляд,
А глаза - две прозрачные капли,
Отражающие небеса
С белоснежными облаками.

Ты как птичка - от дерева к дереву,
Лепесток, подгоняемый ветром,
Не был первым я, к сожалению,
И уж, к счастью, не буду последним.

11.01.05

* * *

Даже Горшки меняют форму,
Расплёскивая содержимое,
Под чудовищным нажимом
социальных обстоятельств
готовы меняться
даже Малыши.
Они будут толстеть и размножаться,
Производя себе подобных
в геометрической прогрессии,
И порой, так хочется повеситься,
Чтобы прервать
этот круг воспроизводства
генетически безупречной сытости,
А года через три,
Если не спиться,
Они будут осуждать
меня за неумение жить.

Мои инстинкты взывают
к сопротивлению,
Тем не менее,
Я регулярно напиваюсь,
Чтобы не создавать прецедентов
восприятия действительности
таковой, какая она есть.
И уже, по крайней мере, раз десять
я говорил себе:
Парень,ты ищешь не в том месте.

.

* * *

Ты, такая ваякрошечная и ласко,
Моргаешь на меня своими глазами - капельками,
Так вот взял бы тебя к себе за пазуху
И увёз через весь город. Правильно,

Ты бы грела меня своей пушистостью,
Кончик носа высунув между пуговиц.
Пусть слепящий снег, пусть не выспался,
Мне не страшно выйти на улицу.

15.01.05

* * *